Знаменитая "Синяя тетрадь" Варлама Шаламова родилась в Оймяконе

20 сентября 2017. Судьба известного писателя Варлама Шаламова тесно связана с Оймяконом, где он жил и работал, отбывая ссылку. "Синяя тетрадь", сделавшая его знаменитым, родилась именно здесь. Заключенный работал фельдшером в оймяконском Куйдусуне, на полюсе холода, и писал свои произведения на самодельных тетрадях, на "обороте старых рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на каких-то кульках". О творчестве известного писателя на якутской земле в материале ИА YakutiaMedia.

Шаламов оказался в Якутии потому, что "запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить". Северный край превратил его жизнь в осколки, он же сделал его своим летописцем.

В своих воспоминаниях Варлам Шаламов не раз повторял: "Колыму же я никогда не забуду". "Колымские рассказы", "Колымские тетради", "Левый берег" — по существу являются документальными произведениями. Все они целиком и каждое в отдельности есть страстное повествование о разрушении человека, о превращении его в думающее только о еде животное.

Эти шедевры он писал на "обороте старых рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на каких-то кульках". Он не раз уточняет в своих записях: "Я работал фельдшером близ Оймякона в Куйдусуне, на полюсе холода, и писал день и ночь на самодельных тетрадях". Между тем, автор как фельдшер оказался на высоте. Трудолюбие и знания помогли ему улучшить санитарное состояние в бараках, особенно был эффективным его метод уничтожения вшей путем прожарки в бензиновых баках.

Даже Томторская школа была воспета Шаламовым (Томтор и по сегодняшний день называется II–м Борогонским наслегом Оймяконского улуса). Стихотворение так и называется "Школа в Барагоне".

ШКОЛА В БАРАГОНЕ

Из лиственниц жестких и голых, блистательных мерзлых кустов
Выходим к бревенчатой школе окошками на восток.
Внутри – застекленные двери, уроков идет тишина.
Слышны лишь скрипящие перья, и тишина слышна.
Мы сядем за школьную парту, тетрадки ребят развернем,
Вот это, наверное, – нарта, а это – высотный дом.
Дома городские рисуют, масштабы по-детски дают,
И даже у самых разумных — заметно влияние юрт.
Они уточняют задачу, на конус строенья свели.
Жилье – это юрта, значит, да здравствует реализм!
И дверь этой стройки высотной до крыши, как в юрте, дошла.
Художник, взволнованный, потный, лежит поперек стола.
Так мы рисовали когда-то таинственный эвкалипт,
С детьми капитана Гранта входили в морской залив...
Вертится новешенький глобус, пробирки в штативе блестят...
Ребята, глядящие в оба, учительница ребят...
Классный журнал для отметок, бумаги целая десть...
Школа как школа. И в этом — самое чудо и есть.

Томтор в начале 50-х годов — это всего несколько юрт. Здесь была одна избушка, представляющая собой почтовое отделение. Этот домик и был "светом в окошке" и "лучиком надежды" для заключенного Шаламова. "Милое почтовое отделение" не раз упоминается в произведениях поэта, где Шаламов "столько писем отправил и столько писем получил".

Находясь в Томторе, Шаламов переписывался с Борисом Пастернаком. Тот отправлял в дальнее якутское село рукописи своего бессмертного творения "Доктор Живаго", за которое ему присвоено звание лауреата Нобелевской премии.

Небольшое село не раз упоминается в произведениях Шаламова. Так, в рассказе "Яков Овсеевич Заводник", писатель передал историю, где по дороге в Борогон чуть не был потерян чемодан с бесценным сокровищем – письмами Пастернака. Случайные попутчики, приехавшие только что с материка, вместе со своими вещами прихватили и чемодан Шаламова. Шаламов пустился в погоню и вернул заветное письмо Бориса Пастернака.

"Барагон" не раз упоминается и в другом рассказе Шаламова – "Рива-Роччи". В нем рассказывается об истории, происшедшей жарким летом 1953 года, когда, работая фельдшером на участке Барагон, Шаламов услышал долгожданную весть об амнистии, которая, к сожалению, касалась только в основном рецидивистов-уголовников. По Магадану и по всем трассовским поселкам Колымы бродили убийцы, воры, насильники. Шаламов пишет о том, что "барагонских блатарей" отправили до реки Алдан (до Хандыги) на машине, дальше – на пароходе до Якутска.

"В пути продуктов оказалось недостаточно. Менять что-либо у жителей никто не мог, ибо имущества не было, не было и жителей, которые могли бы продать что-то съестное. Блатари, захватившие пароход и командование (капитана и штурмана) на своем общем собрании вынесли решение, использовать на мясо фраеров, соседей по пароходу. Блатарей было гораздо больше, чем фраеров. Фраеров резали, варили в пароходном котле постепенно, но по прибытии зарезали всех. Остались, кажется или капитан, или штурман. …Я хорошо знаю подробности этой истории, потому что из Барагона в этом этапе уезжал товарищ Новикова – Блумштейн…"

Далее Шаламов повествует о том, что после опустошительной амнистии "лагерь не закрывался, оказывается, увеличивался и рос. Нашему Барагону отводилось новое помещение, новая зона, где возводились бараки, а стало быть и вахта, и караульные вышки, и изолятор и площадка для разводов на работу. Уже на фронтоне арки лагерных ворот был прибит официально принятый лозунг: "Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства".

Хотя Барагону было далеко до Магадана, Сусумана, Усть-Неры, за несколько дней были разбиты клумбы, посажены цветы. Рассказ дает представление о лагерной зоне в Томторе в начале 50-х годов.

О жизни писателя в лагере можно узнать и через его письма к Пастернаку. Однообразный пейзаж: тайга, снега, мороз, лагерные бараки, вышки с часовыми… Писать здесь было равносильно подвигу, ибо все это было рискованно и вызывало подозрение у лагерного начальства.

Но, тем не менее, нашлась мужественная женщина, врач Елена Мамучашвили, которая доставила две тетрадки колымских стихов Шаламова Галине Гудзь. Она с помощью дочери композитора Александра Кастальского Наталии Кастальской встретилась с Борисом Пастернаком и передала ему эти тетради.

Впоследствии стихи эти вошли в "Колымские тетради" как и стихи из "Синей тетради". Часть этих стихов была опубликована в пяти сборниках, выпущенных издательством "Советский писатель".

Из девятнадцати лет, проведенных на Севере, Шаламов "четыре года не держал в руках книги, газеты", ибо условия жизни на Колыме исключали вовсе возможность писать и хранить рассказы и стихи. Лагерь для Шаламова – отрицательный опыт для человека. Это убеждение он пронес через себя, потому каждое его слово бьет по сердцу и совести читателя.

Школьный музей ведет переписку с музеем Бориса Пастернака, переписывался со вдовой писателя Шаламова Ириной Сиротинской и с сыном Пастернака Евгением Пастернаком, принимал активное участие на международной конференции, посвященной 100-летию Варлама Шаламова в Москве в 2007 году.

На закрытии работы конференции были возложены цветы к могиле Шаламова, и посажена маленькая лиственница, которую основатель и руководитель музея Мария Боярова привезла с собой в Москву из Оймякона. Ведь Шаламов всегда по-особому относился к северной лиственнице: "...она может напомнить о превратностях судьбы, о верности и твердости, о душевной стойкости, о муках физических, нравственных, ничем не отличающихся от мук 37 года, с бешеной северной природой, ненавидящей человека, смертельной опасностью весеннего половодья и зимних мыслей…"

Шаламов мечтал о том, чтобы северная лиственница росла в Москве: "Люди Москвы будут трогать руками эту шершавую неприхотливую жесткую ветку, будут глядеть на её ослепительно зелёную хвою, её возрождение, воскрешение, будут вдыхать её запах — не как память о прошлом, но как новую жизнь".

Источник: блог Спиридона Слепцова

Вступай в группу YakutiaMedia в Facebook. Читай и обсуждай новости

Смотрите полную версию на сайте >>>